Книга стихов

Несколько слов о поэзии не как о 'технэ' — то есть не о том, как поэзия осуществляется: не о жанрах, размерах, ритмах, рифме и прочем, — но о том, чтó есть поэзия.
Подражание и выражение — обозначают не два разных действия, но два содержания одного и того же действия. Древние называли свою поэзию подражанием, поскольку речь шла в ней главным образом не о поэтах, но о героях, которых они изображали, поэтически подражая им. Всё средневековье поэзия мирно проспала в риторике. В новое время основным предметом поэзии стал сам поэт, который — говоря языком древних — поэтически подражал себе, а говоря языком новоевропейским — выражал себя, или самовыражался.
Ни одно живое существо, однако, не подражает (не выражает, не изображает) без цели. И нельзя спросить, чтó есть нечто, не имея в виду цели его существования. Поэтому спрашивая, чтó есть поэзия, мы спрашиваем: зачем есть поэзия?
Если взглянуть на архаичнейшие формы 'мимэсиса', а именно — на охотничью и аграрную магию, — то они осуществлялись ради успеха на охоте и в поле. Поскольку же наша поэзия есть их преемница, следует искать и у нее подобную цель. Добыча зверя и выращивание урожая суть средства животного выживания; понятно, что и наша поэзия не лишена такого прагматизма, помогая порой добыть угля или взрастить военную победу, — что, однако, не исчерпывает содержания ни древней, ни новой поэзии.
Взяв за образец архаичную медицинскую магию, Аристотель (сын врача) провозгласил целью поэтического искусства очищение, 'катарсис'. И концепт этот показался настолько убедительным, что с различными морально-педагогическими вариациями дожил до XX-го века, когда интерес к поэзии иссяк вовсе, то есть поэзия опять начала засыпать в художественной прозе.